http://idvm.chat.ru/texts/bibe/duncan-art-of-dance-fragments-and-thoughts.htm#begin
FRAGMENTS AND THOUGHTS
THE ART OF THE DANCE
ISADORA DUNCAN
(1928)
Duncan, Isadora. The Art of the Dance. Fragments and Thoughts. Pp. 128-144.
Айседора Дункан. Искусство танца. Фрагменты и мысли.
"FRAGMENTS AND THOUGHTS"
[Dec., 1906]
My dancing is to me an instinctive thing born with me. … I have danced
before the public. You call me a barefoot dancer. To me you might as
well say a bare-headed or bare-handed dancer. I took off my clothes to
dance because I felt the rhythm and freedom of my body better that way.
In all ages when the dance was an art, the feet were left free as well
as the rest of the body; also, whenever the dance has had an influence
on the other arts--as in the beautiful bas-reliefs of dancing figures
of the Greeks, and the lovely dancing figures of the Italians. Even
when a painter or sculptor draws or models a dancing figure today, he
generally portrays it with light draperies and without shoes.
If you would think of this a bit you would see that the conception of a
dancing figure as being in light drapery and without shoes is not mine
especially, but simply the ideal dancing figure as thought of by all
times. Then you would cease to use the title "barefoot dancer," which I
confess Idetest. P129
[Foreword for Crunewald School prospetus 1906]
To rediscover the beautiful, rhythmical motions of the human body, to
call back to life again that ideal movement which should be in harmony
with the highest physical type, and to awaken once more an art which h
has slept for tow thousand years--these are the serious aims of the
school. P132
[1921]
In dancing simply as dancing I am not interested. To me dancing must be
the expression of life, not merely a series of gymnastic ticks or
pretty movements. That is why I dislike the ordinary ballet dancing,
which constrains people to adopt unnatural attitudes and cramps the
free expression of their emotions. P135
Often I thought to myself, what a mistake to call me a dancer-- I am
the magnetic center to convey the emotional expression of the
Orchestra. From my soul sprang fiery rays to connect me with my
trembling vibrating Orchestra. P138
[A letter published in the Progres d' Athenes in 1920]
In taking my soul back to the mystic sources of their rapture, I have ,
on my own part, found again the secret of Beauty that resides in that
Holy of Holies. Out of that has come my dancing, neither Greek nor
antique, but the spontaneous expression of my soul lifted up by beauty.
… I have never worn antique costumes or rich ones, because the dance is
for me the expression of the body reflecting the soul in ecstasy.
Neither by gestures and attitudes nor by costumes and cunning
draperies, but only in terms of the human body can the dance convey its
message to humanity. Pp139-140
It is possible to dance in two ways:
One can throw oneself into the spirit of the dance, and dance the thing itself: Dionysus.
Or one can contemplate the spirit of the dance--and dance as one who relates a story: Apollo. P140
All promise for the future I see in a great school where children will
learn to dance, to sing. to live for the Wisdom and the Beauty of the
world. P140
That the child should understand Nature, it must dance according to
Nature's rhythm. The great event of this era will be the awakening of
the Dance as a noble art, sister to Music. The dance for two thousand
years has been an art imprisoned. All my life I have been trying to
break its chains, to open the gates and give it back its freedom. Once
liberated, the dance will be the great inspirational force among the
arts: sculpture, painting, architecture will find new wings, and
tragedy will live again. P141
[A letter to a French Government official, appealing for a school.]
Schools have been established, in accordance with my ideas, in every
country. … Unfortunately these schools have adopted the letter of my
teaching but not its spirit.
They copy the movements--but ignore the secret of the inner impulse. P141
To dance is to live. What I want is a school of life, for man's
greatest riches are in his soul, in his imagination. There may be a
life after this one, but I know not what we shall have there. This is
what I do know: our riches here on earth are in our will, our inner
life. P141
What is the first law for all art? … I think simply this: "Look at
Nature, study Nature, understand Nature--and then try to express
Nature."
… "The dance is the movements of the human body in harmony with the
movements of the earth; and if it does not accord with those movement,
it is false."
That is the first law for the study of the dance: study the movement of Nature. P142
[ An interview given to a French newspaper]
The dance is not a diversion but a religion, an expression of life. I
teach that to the young children in my school; I know nothing about
those who make a mere amusement of the dance. Life is the root and art
is the flower. P142
My life has known but two motives--Love and Art. And often Love
destroyed Art--and often the imperious call of Art put a tragic end to
Love--for these two have known no accord but constant battle. P143
http://www11.plala.or.jp/i-duncanslinks/theartofthedance.html
• THOUGHTS == МЫСЛИ •
I I I I (128-129)
I SPEAK to you this afternoon as an egotist and a person of one idea, an idea to which I have devoted my entire life, which I have so lived, so loved, so thought of, that I may be able to interpret its interest and beauty to you.
Я ГОВОРЮ с вами в этот полдень как индивидуалист и человек одной идеи, идеи, которой я посвятила всю свою жизнь, с которой я так жила, так любила, и, я так думаю, что смогу растолковать для вас её привлекательность и красоту.
I asked the Hon. C. D. [Chauncey Depew] last summer in Newport what was the object of this society and he replied “enjoyment.” Then I looked about me. I saw beautiful women, lovely girls, great men, and I said to myself if the object of this society is enjoyment, it must be the highest, most exquisite enjoyment possible, an enjoyment that while being a delight for the time is also unconscious progression - as, listening to beautiful music, while your body is happy in the rhythm of sound your mind is progressing with the thought of the masters. I believe I have found for society a new method of translating this happy progression. As the musician uses his violin to tell of the highest thought, the singer the voice, I would use that greatest of all instruments, the human body, and its language would be movement.
Я спросила почтенного Ч. Д. [Чонси Депью] прошлым летом в Ньюпорте, что было объектом того общества, и он ответил: "наслаждение". Тогда я посмотрела вокруг меня. Я видела красивых женщин, прекрасных девушек, солидных мужчин, и я сказал себе, если объектом этого общества является наслаждение, то оно должно быть самым высоким, самым изысканным наслаждением, наслаждением, которое будучи наслаждением в течение некоторого времени, будет также в состоянии прогрессирующего бессознательного - как когда вы слушаете прекрасную музыку, в то время как ваше тело счастливо в ритме звука, и ваш ум прогрессирует с мыслью мастеров. Я считаю, что я обнаружила для общества новый метод воплощения этой счастливой прогрессии. Как музыкант использует свою скрипку, чтобы сказать о самой высокой мысли, певец использует голос, я бы использовала этот величайший из всех инструментов, человеческое тело, и его языком будет движение.
The idea first came to me when a little girl, gazing at the reproduction of Botticelli’s “Spring Time” [Sandro Botticelli, Primavera, Allegory of Spring] which hung over our book case. It came to me what a wonderful movement there was in that picture, and how each figure through that movement told the story of its new life. And then as Mother played Mendelssohn’s Spring Song [Felix Mendelssohn, Song without words, Op. 62, No. 6, "Spring Song"], as if by the impulse of a gentle wind, the daisies in the grass would sway and the figures in the picture would move, and the Three Graces, arms twining together. . . .
Идея впервые пришла ко мне, когда ещё маленькой девочкой, я пристально посмотрела на репродукцию Сандро Боттичелли "Весна", которая висела над нашим книжным шкафом. Озарение пришло ко мне, что там, на той картине, было видно замечательное движение, и что каждая фигура посредством того движения рассказывала историю о своей новой жизни. А потом, когда мать играла "Весеннюю песню" Мендельсона, как будто в порыве нежного ветра, должны были раскачиваться маргаритки в траве, и должны были двигаться фигуры на той картине, и эти Три Грации должны были сплетать свои руки вместе.
(The earliest existing fragment of I. D.’s writings, this is from a sheet of notes, unpunctuated, for a lecture in New York, 1898 or 1899, before the first trip to Europe.)
(Самый ранний существующий фрагмент письма А. Д., записано на нотном листе, без знаков препинания, для лекции в Нью-Йорке, 1898 или 1899, перед первой поездкой в Европу.)
I I I I (129-130)
. . . If the dance is not to come to life again as an art, then
far better that its name should rest in the dust of antiquity. . . . I
am not at all interested in reforming anything. I am deeply interested
in the question: Is the dance a sister art or no; and if so, how shall
it be brought to life as an art? And I put this question quite apart
from myself or of my dance, which may be nothing - or something -
simply as a question which must be of interest to most people.
... Если танец не придёт в нашу
жизнь снова как искусство, то намного лучше, если его имя останется
лежать в пыли древности.... Я вообще не заинтересована в реформировании
чего-либо. Я глубоко заинтересована в вопросе: Является ли танец
родственным жанром искусству или нет; и если да, то как это должно быть
воплощено в жизнь как искусство? И я поставила этот вопрос совершенно
независимо от меня или моего танца, который может быть ничего - или
что-то - просто как вопрос, который должен представлять интерес для
большинства людей.
My dancing is to me an instinctive thing born with me. I danced
when a little girl, because I had a passion for it, and since a very
early age I have danced before the public. You call me a barefoot
dancer. To me you might as well say a bare-headed or bare-handed
dancer. I took off my clothes to dance because I felt the rhythm and
freedom of my body better that way. In all ages when the dance was an
art, the feet were left free as well as the rest of the body; also,
whenever the dance has had an influence on the other arts - as in the
beautiful bas-reliefs of dancing figures of the Greeks, and the lovely
dancing figures of the Italians. Even when a painter or sculptor draws
or models a dancing figure today, he generally portrays it with light
draperies and without shoes.
Мой танец для меня всегда был
некоторой инстинктивной вещью, которая родилась вместе со мной. Я
танцевала, когда была маленькой девочкой, поскольку у меня была страсть
к этому, и, с самого раннего возраста, я уже танцевала перед публикой.
Вы называете меня босоножкой. Но вы также могли бы сказать про меня,
что я танцую с непокрытой головой или с голыми руками. Я сняла с себя
одежду, чтобы танцевать, потому что так я лучше чувствовала ритм и
свободу моего тела. Во все времена, когда танец был искусством, ноги
оставались свободными, а также и остальные части тела; и кроме этого,
всякий раз, когда танец оказал влияние на другие виды искусства - как в
прекрасных барельефах танцующих фигур греков и в прекрасных
танцевальных фигурах итальянцев. Даже когда художник или скульптор
рисует или моделируют танцующую фигуру сегодня, как правило, он
изображает её с легкими драпировками и без обуви.
If you would think of this a bit you would see that the
conception of a dancing figure as being in light drapery and without
shoes is not mine especially, but simply the ideal dancing figure as
thought of by all artists of all times. Then you would cease to use the
title “barefoot dancer,” which I confess I detest; and you would see
that in endeavoring to found a school for the renewing of the dance as
an art, it is quite natural that the pupils should follow in their
dress the hint given them by the Great Masters in portraying the
dancing figure - insomuch as one takes as foundation principle that the
dance is the body expressing itself in rhythmic movement.
Если бы вы подумали об этом
немного, то вы бы увидели, что есть концепция танцующей фигуры, и что
находиться в легком платье и без обуви - это не моя особенность, а
просто такая идеальная фигура танца, как её представляли все художники
всех времен. Тогда бы вы перестали использовать название "босоногая
танцовщица", которое я, признаюсь, терпеть не могу; и вы бы увидели,
что в случае попытки основать школу ради возрождения танца как
искусства, вполне естественно, чтобы ученики там следовали в одежде за
намеком, данным им великими мастерами в изображении танцующей фигуры -
поскольку каждый принимает в качестве базового принципа, что танец -
это тело, выражающее себя в ритмичном движении.
I have danced before the public continuously since I was a little
girl; in all these years, although certainly there has been much blame
and discussion, there has been on the whole a general feeling of joyous
acclaim and encouragement coming toward me from the public. It is this
sort of joyous encouragement that has upborne me on my way, for I felt
it was a sort of voice from the people that such a dance was wanted,
needed. There seemed to be a longing for the rhythm of movement among
them; and always along the route I have received thousands of letters
from young girls. All these letters read in the same way: “All our
lives we have felt a longing to dance, now we think you have found the
right way; won’t you teach us?”
Я танцевала перед публикой
непрерывно, с тех пор как я была маленькой девочкой; во все эти годы,
хотя, конечно, там было много порицания и обсуждения, было тогда, в
целом, общее настроение радостного признания и одобрения, приходящего
ко мне со стороны публики. Именно такого рода радостная поддержка,
которая всегда приподнимала меня на моем пути, потому как я
чувствовала, что это был, своего рода, голос из народа,
свидетельствующий, что такой танец требовался, был нужным. Казалось,
среди людей была тоска по ритму движения; и всегда на своём пути я
получала тысячи писем от молодых девушек. Все эти письма читались одним
способом: "Все наши жизни мы чувствовали желание танцевать, и теперь мы
думаем, что вы нашли правильный путь; не хотите ли вы обучать нас?"
Now I could not think that I could teach another what had been a
gradual evolution of my own being and a work of all my life, but I felt
I must give some response to all these questionings. And so the idea
gradually came to me - ripening to a resolution which formed itself in
my mind about ten years ago - to endeavor to found a school, whose
object would be the finding of the true dancing. Not in any way a copy
of my dance, but the study of the dance as an Art. I explained this
purpose to my audiences in quite a simple way and they seemed to think
it a good idea. Audiences in cities all over America, Germany, Austria,
Hungary, France, wherever I told about it, replied, that is a good
idea. I spoke always after I danced, and all those voices replied, we
want that school. It was with the encouragement of these voices and the
money earned from each representation that I at length founded the
school in the year 1904.
Теперь я не думаю, что я могла
бы учить кого-то другого, что всё происходящее было лишь постепенным
развитием моего собственного существа и работой всей моей жизни, но я
чувствовала, что я должна дать некоторый ответ на все эти просьбы и
прошения. И, таким образом, ко мне пришла идея - постепенно созревая к
решению, которое окончательно сформировалось в моей голове около десяти
лет назад - попытаться основать школу, задачей которой будет нахождение
истинного танца. Ни в коем случае не копия моего танца, но исследование
танца как Искусства, и я объяснила эту цель своим зрителям вполне
доступным способом, и они, казалось, также считали, что это хорошая
идея. Зрители в городах по всей территории Америки, Германии, Австрии,
Венгрии, Франции, везде, где я рассказывала об этом, отвечали, что это
- хорошая идея. Я всегда говорила после того, когда я заканчивала
танцевать, и все те голоса отвечали, - мы хотим эту школу. Это
произошло с одобрения всех этих голосов и при поддержке денег,
заработанных с каждого представления, когда я, наконец, основала школу
в 1904 году.
(From a handwritten draft of a letter to a CoLogne newspaper editor,
answering an article about an exhibition of the work of the school
girls, December, 1906.)
(Из рукописного черновика письма к редактору газеты КоЛогне,
в ответ на статью о выставке работ девочек школы, Декабрь, 1906.)
That exact knowledge and feeling which the ancient Greeks
possessed for human form and proportion is nowhere better realized than
when one stands in the circular orchestra of the Theatre of Dionysus on
the south side of the Acropolis. Putting one’s self in the place of the
actor, and facing the thirty thousand seats which rise in gradual
sequence on the side of the hill, one feels how perfectly the soul of
one man might control the spirit of the spectators so placed. . . .
Это точное знание и чувство,
которым древние греки обладали для соответствия человеческой формы и
пропорции, лучше нигде не может быть понято, чем тогда, когда каждый
может встать в круговом оркестре театра Диониса на южной стороне
Акрополя. Помещая самого себя на место актера, и встречаясь с тридцатью
тысячами мест, которые поднимаются в постепенной последовательности в
сторону холма, каждый чувствует, как вполне совершенно душа одного
человека могла бы управлять духом зрителей, таким образом
размещенных....
I I I I (131-1)
This figure is the best example I could give of an emotion taking
entire possession of the body. The head is turned backward - but the
movement of the head is not calculated; it is the result of the
overwhelming feeling of Dionysiac ecstasy which is portrayed in the
entire body. The chord from the lyre is still reverberating through all
the members. If you had before you a dancer inspired with this feeling,
it would be contagious. You would forget the dancer himself. You would
only feel, as he feels, the chord of Dionysiac ecstasy.
Эта фигура является лучшим
примером, который я могу дать из эмоции, берущей во владение весь
организм. Голова повернута назад, - но движение головы не вычисляется;
это - результат подавляющего чувства дионисического экстаза, который
отражается во всем теле. Аккорд от лиры, все ещё звучащий через всех
участников. Если перед вами был бы танцор, вдохновленный этим чувством,
то это было бы очень заразно. Вы должны бы были забыть самого
танцовщика. Вы только должны почувствовать, как он всё чувствует,
почувствовать аккорд дионисического экстаза.
(As an example of the notebook descriptions of works of art, mentioned
in Essay XVII, this paragraph indicates the care with which the dancer
studied out the figures in vase drawings, sculptures and paintings in
the chief museums of Europe. Often there is hardly more than a
reference to the subject of the art work, and a notation about its
relation to the dance; at other times full descriptions like this.)
(Как пример описаний произведений
искусства в записной книжке, упомянутых в Эссе XVII, этот параграф
указывает на внимание, с которым танцовщица изучала фигуры в рисунках
на вазах, скульптурах и картинах в главных музеях Европы. Часто есть
едва ли больше, чем ссылка на предмет художественного произведения, а
также обозначения его отношении к танцу, в других же случаях, есть
полные описания подобно этому).
I I I I (131-2)
I have noticed that when I introduce any innovation into my art,
the music critics insult me in the same terms which they employ ten
years later to honor my imitators.
Я заметила, что, когда я ввожу
какие-либо инновации в мое искусство, музыкальные критики оскорбляют
меня в тех же самых терминах, которые они используют десять лет спустя,
чтобы чтить моих имитаторов и подражателей.
I I I I (131-132)
During the last ten years of my work I have steadily intended to
found a school which should, if possible, restore dancing to its former
eminence, to the eminence of an art. Many things have led me to believe
that the art of dancing is in process of awakening. The contemplation
of rhythmical movement is, and has ever been, a source of high pleasure
to humanity. (It has been in every age a most important feature of
religious ceremonies.) And the younger generation of artist and
students are, at the present time, showing themselves eagerly desirous
of some more perfect realization of the body in motion. The recognition
accorded by the public to my efforts shows that I am not mistaken.
Being convinced, therefore, that all that was needed was some one with
a strong purpose who should come forward and induce others to assist
and co-operate in the inauguration of a work which may lead to great
developments in the future, I opened my new School of Dancing in
December, 1904.
В течение последних десяти лет
моей работы, я постоянно намеревалась основать школу, которая должна,
если это возможно, вернуть танцы на прежнюю высоту, к высотам
искусства. Многие вещи привели меня к мысли, что искусство танца
находится в процессе пробуждения. Созерцание ритмичного движения
является, и так было всегда, источником возвышенного удовольствия
человечества. (Что во все времена было наиболее важной особенностью
религиозных церемоний.) Поэтому молодое поколение художников и
студентов, в настоящее время, показывают себя в искреннем желании
добиться некоторой более совершенной реализации тела в движении.
Признание, предоставленное общественностью моим усилиям, показывает,
что я не ошибаюсь. Будучи убежденной, таким образом, что все, что было
необходимо, - это был нужен кто-то с сильной целью, кто должен выйти
вперед и пробудить других, для того, чтобы помогать и сотрудничать в
торжественном возникновении новой деятельности, которая может привести
к новым большим разработкам в будущем, я и открыл свою новую Школу
танца в декабре 1904 года.
To rediscover the beautiful, rhythmical motions of the human
body, to call back to life again that ideal movement which should be in
harmony with the highest physical type, and to awaken once more an art
which has slept for two thousand years - these are the serious aims of
the school.
Чтобы вновь открыть для себя
красивые, ритмичные движения человеческого тела, вызвать снова к жизни
то идеальное движение, которое должно гармонировать с самым высоким
физически развитым типом, и, чтобы пробудить ещё раз искусство, которое
спало в течение двух тысяч лет - таковы серьезные цели школы.
(Foreword for Grunewald School prospectus, “The Dance of the Future.” 1906.)
(Предисловие для рекламного проспекта о Грюневальдской школе, "Танец будущего". 1906.)
I I I I (132)
(The following three items are from the press files concerning the
American tours of 1911 and 1915. They should be read, perhaps, as an
after-piece to I See America Dancing. The first paragraph is written in
Isadora Duncan’s hand at the end of a discarded bit of press agent’s
“copy,” as a substitute for the polite, optimistic, and complimentary
phrases of a well-meaning publicity writer. The second item is from an
interview given in London in 1921, copyrighted under that date by the
Public Ledger Company, and published in several American papers.
Although in general I have discarded interviews as unreliable, this
accords so closely with notes and letters of the time, that I have no
doubt that it was either dictated by Miss Duncan, or actually written
out in answer to a request for an interview. The third item is from
Miss Duncan’s curtain speech at Carnegie Hall, as reported in The New
York Eeeaing World of April 1, 1911. To these is added a fourth item,
from a London press interview of 1921.)
(Следующие три пункта из
пресс-файлов, касающихся американских гастролей 1911 и 1915 годов. Они
могут рассматриваться, возможно, как первый параграф рукописи "I See
America Dancing". Первый абзац написан рукой Айседоры Дункан в конце
выброшенного куска "копии" пресс-агента, в качестве замены для
вежливых, оптимистичных и хвалебных фраз благонамеренного публичного
писателя. Второй пункт из интервью, данного в Лондоне в 1921 году,
защищенное в соответствии с этой датой авторским правом в The Public
Ledger Company и опубликованый в нескольких американских газетах. Хотя,
в целом, я отказался от интервью как ненадежных, этот текст так близко
согласуется с примечаниями и письмами того времени, что я не
сомневаюсь, что это было либо продиктовано мисс Дункан, либо,
фактически, написано в ответ на запрос об интервью. Третий пункт взят
из заключительной речи мисс Дункан в Карнеги-Холл, как сообщается в The
New York Eeeaing World от 1 апреля 1911 года. К ним добавлен четвертый
пункт, из лондонского интервью в 1921 году.)
```` [A discarded bit of press agent’s “copy”] (133)
I call my dance American rather than classic. By American I mean
belonging to this country essentially. Just as the poetry of Walt
Whitman springs from the womb of America, and the sculpture of George
Grey Barnard, so my dance, having its origin in the very life sources
of this country, is the dance which belongs to America. It will, I
believe, be the foundation of a great school of dancing, joined with a
new school of music, which will make this land joyous in the future.
The school of the Ballet, having its birth in the epoch of Louis XIII,
expresses in its movements and dress all the artificial culture of that
time. It can never mean anything to the American people but a curious
and wonderful gymnastic. The meaning of this dance in all its
essentials is hidden from us. There will never be a school of the dance
in America founded on the Ballet.
Я называю свой танец
американским, а не классическим. Под американским я имею в виду
принадлежность к этой стране по существу. Подобно тому, как поэзия
Уолта Уитмена проистекает из лона Америки и скульптуры Джордж Грей
Барнарда, так и мой танец, имеет свое происхождение в самых истоках
жизни этой страны, это танец, который принадлежит Америке. Это, я верю,
будет основой большой школы танца, вместе с новой школой музыки,
которая сделает эту землю более радостной в будущем. Школа балета, имея
свое рождение в эпоху Людовика XIII, выражает в его движениях и платьях
всю искусственную культуру того времени. Это никогда и ничего не может
значить для американского народа, кроме как формы любопытной и
замечательной гимнастики. Смысл этого танца во всех его основах скрыт
от нас. Никогда не будет школы танца в Америке, основанной на Балете.
I I I I [Miss Duncan’s curtain speech at Carnegie Hall, The New York Eeeaing World of April 1, 1911] (133-134)
America, when will you give me some response for what I might be
to you? In 1898 you can read in the New York newspapers of my first
struggles to give you my art. You will see some pictures of me then, a
little girl seeking the first gesture and rhythm that would liberate
the dance and teach the children and the youth to find the expression
of their own free souls in movement. At that time your answer was to
starve me almost to death and to cause me to fly from the country,
coming to Europe on a cattle ship.
Америка, когда ты дашь мне
какой-либо ответ на то, чем я могла бы быть для тебя? В 1898 году, о
чем вы можете прочитать в нью-йоркских газетах, вы можете узнать о моей
первой борьбе за то, чтобы дать вам мое искусство. Вы увидите несколько
моих фотографий тогда, маленькой девочки, ищущей первый жест и ритм,
который освободил бы танец и обучил бы детей и молодежь, желающих найти
выражение своих собственных свободных душ в движении. В то время ваш
ответ означал, что меня следовало морить голодом почти до смерти и, что
нужно было заставить меня убраться из страны, отправившись в Европу на
судне для перевозки крупного рогатого скота.
Only afterward, when all the great artist and publics of Europe
had approved my work, you allowed my return in 1909 and gave me what is
called in America a “great success,” a success of a caprice of the
moment, without heart or will power to understand what I had brought
you and which led to a thousand or two copies and caricatures of my
idea, spreading over the entire continent like a sickness.
Только потом, когда все великие
артисты и общественность Европы одобрила мою работу, вы допустили мое
возвращение в 1909 году и дали мне то, что называют в Америке "большой
успех", момент капризного успеха, совсем без сердца и чувства, или без
силы мысли, которая позволила бы понять то, что я принесла вам, и что
привело к тысяче или двум копий и карикатур моей идеи,
распространяющихся по всему континенту подобно болезни.
Then after years of work I brought you my school in 1915 as a
refuge from the war. You allowed these little pupils whom I had
educated by the sacrifice of my entire fortune to be treated as
outcasts, to suffer for lack of funds to keep them and finally to be
turned out of the Century Theatre by the sheriff.
Затем, после нескольких лет
работы, спасаясь от войны, я преподнесла вам мою школу в 1915 году. Вы
"великодушно" приняли этих маленьких учеников, которых я обучила
жертвой всего моего состояния, которые, тем не менее, находились в
состоянии изгоев, страдающих из-за отсутствия средств для их
содержания, и которых, наконец, шерифу было необходимо изгнать из
Театра Столетия.
Finally, when forced to borrow the boat fare to return to France
and friends, I left you my six eldest pupils, all the treasure of my
sixteen years’ effort and struggle; girls I had taught since they were
six and eight years old, hoping to bring them up as true daughters of
Walt Whitman, young goddesses of great, true movements, to teach
hundreds of little children in the future.
И, наконец, когда мы были
вынуждены одолжить у друзей плату за проезд на судне, чтобы вернуться
во Францию, я оставила вам шесть мои старших учениц, все сокровища моих
усилий и борьбы за шестнадцать лет; девочек, которых я учила, с того
момента, когда им было по шесть и восемь лет, в надежде образовать их
как истинных дочерей Уолта Уитмена, молодых великих богинь, истинных
движений, необходимых для того, чтобы научить сотни маленьких детей в
будущем.
You gave them also what you called a “great success”; that is,
you allowed them to be exploited by managers from New York to San
Francisco in what is called a theatrical tournee - one-night stands,
and every day on the railway, until they were sent back to me this
year, nervous and physical wrecks, victims of this cruel egotism of
your managers and your sensation-loving public; those girls who might
have been a source of light and beauty to all the children of America.
Вы также дали им то, что вы
назвали "большим успехом"; то есть, вы позволили эксплуатировать их
менеджерами от Нью-Йорка до Сан-Франциско в том, что называется
театральное турне - на одну ночь, и каждый день снова на железной
дороге, пока они не были отправлены обратно ко мне в этом году, нервные
и физически травмированные, жертвы этого жестокого эгоизма ваших
менеджеров и вашей любящей сенсации публики; те девочки, которые,
возможно, были источником света и красоты для всех детей Америки.
Do you wonder I am tired and discouraged? I know you will put up
a monument to me fifty years after my death, but what good will that
be? I will then be far away from the agony and struggle and unable to
give you a great school and a great idea that you cannot understand or
appreciate.
Вы удивляетесь, я что устала и
обескуражена? Я знаю, что вы поставите мне памятник спустя пятьдесят
лет после моей смерти, но разве хорошо это будет? Я тогда буду далеко
от мучений и борьбы, и не буду в состоянии дать вам большую школу и
прекрасную идею того, что вы не можете понять или оценить.
Still I send you my love and my hope.
Я всё ещё посылаю вам свою любовь и мою надежду.
In London when I danced they said my dances were taken from the
Greek. It is not true. They are American. I am an American, born in
California. My ancestors have lived in America for two hundred years.
My dances are of the woods, the lakes, the rivers, the mountains and
the prairies of my native land - aren’t they? Some of the critics say
my primitive art is monotonous, but if it has given a little joy to
this great audience I am glad.
Когда я танцевала в Лондоне,
они сказали, что мои танцы были взяты от греков. Это не верно. Они
[танцы] американские. Я американка, родившаяся в Калифорнии. Мои предки
жили в Америке в течение двухсот лет. Мои танцы - это леса, озера,
реки, горы и прерии моей родины - не так ли? Некоторые критики говорят,
что моё примитивное искусство однообразно, но если оно дало немного
радости этой большой аудитории, то я очень рада.
I I I I [London press interview of 1921] (135)
In dancing simply as dancing I am not interested. To me dancing
must be the expression of life, not merely a series of gymnastic tricks
or pretty movements. That is why I dislike the ordinary ballet dancing,
which constrains people to adopt unnatural attitudes and cramps the
free expression of their emotions.
В танцах просто как танцах я не
заинтересована. Для меня танцы должна быть выражением жизни, а не
просто серией гимнастических трюков или симпатичных движений. Вот
почему мне не нравятся обычные балетные танцы, которые вынуждают людей
принимать противоестественные позиции и ограничивают свободное
выражение их эмоций.
To English people, with their fine athletic bodies, their wide,
free movements, their natural grace of bearing, the ballet seems
essentially unfitted. Perhaps that is why in the past there have been
no great English ballet dancers.
Англичанам, с их прекрасными
атлетическими телами, их широкими, свободными движениями, с их
естественной грацией и осанкой, балет, кажется, по существу чрезвычайно
неподходящим. Возможно, именно поэтому в прошлом не было никаких
великих английских балетных танцовщиц.
English people have, I think, the wrong idea of beauty. To the
majority it means something suave, softly pretty. To the artist beauty
has a sterner meaning. Beauty to him is expression. Rodin’s head of
Balzac is ugly according to everyday standards, but artists know that
because it is completely expressive it is the perfection of beauty. So
with my new Slav dance, while I think it is the best thing I have done,
many may think it ugly.
Англичане, я думаю, имеют
неверное представление о красоте. Для большинства это означает что-то
учтивое, мягко симпатичное. Для художника у красоты есть более строгое
определение. Красота для него - это выразительность. Роденовская голова
Бальзака уродлива согласно повседневным стандартам, но художники знают,
что, поскольку это абсолютно выразительно, то это и есть совершенство
красоты. Таким образом, с моим новым славянским танцем, в то время как
я полагаю, что это наилучшая вещь, которую я сделала, многие могут
думать, что он безобразен.
I want music, art, and drama to come together. The spoken word is
essential; it is the heart and brains of the theatre. The other two are
its lyric ecstasy. Then with these three and architecture and painting
combined our theatres will become temples. All drama should have its
foundation in religion, for without that it becomes ignoble.
Я хочу, чтобы музыка, искусство
и драма объединились. Произносимое слово имеет важное значение; это
сердце и мозг театра. Другие два - его лирический экстаз. Тогда с этими
тремя, объединившись с архитектурой и живописью, наши театры станут
храмами. У всей драмы должно быть свое основание в религии, ибо без
этого она становится низменной.
What do I think of ballroom dancing? Chiefly I am amazed at the
great restraint shown by the dancers, who, clasped in one another’s
arms, and moving to the most lascivious music, till continue to behave
in the most orthodox manner.
Что я думаю о бальных танцах? В
основном я поражена большой сдержанностью, проявленной танцорами,
которые, сжимая друг друга в руках, и двигаясь под самую похотливую
музыку, до сих продолжают вести себя в самой ортодоксальной манере.
I I I I (135-136)
The dance is of the theatre at its most exalted moment. We must
bring dancing again into the world for that purpose. With that ideal in
mind I have again and again given up my personal career, as I did in
1905 when I adopted forty children to give them this art. It would have
been simpler, easier, to go my own way prosperously. But I knew that
some day the drama of the future would utilize dance as nobly as did
that of the Greeks. Or that out of the dance the new drama might grow.
But the world is impatient in these modern times. It is not willing to
wait; it wants “results.” It could not wait for a new thing to grow up
naturally and beautifully. It begrudged the means, it tempted the
individual dancers to go out to win personal successes in the market
places. It has destroyed each successive school that I have founded.
Танец - театр в своем наиболее
возвышенном моменте. Мы должны принести танец снова в мир с этой целью.
С этим идеалом в голове, я уже в который раз оставила свою личную
карьеру, как я так сделала в 1905 году, когда приняла сорок детей,
чтобы дать им это искусство. Было бы проще, легче, пойти путем своего
собственного процветания. Но я знала, что когда-нибудь драма будущего
будет использовать танец так же благородно, как это делали те же самые
греки. Или знала то, что из танца может вырасти новая драма. Но мир
нетерпелив в эти современные времена. Он не хочет ждать; он хочет
"результатов". Он не мог ждать, пока новая вещь сможет произрасти
естественно и красиво. Он жаждал обогащения, он завидовал чужим
зарабатываемым средствам, и это соблазняло отдельных танцоров уйти,
чтобы затем добиться индивидуального успеха на коммерческих площадках.
Это неизбежно разрушало каждую следующую школу, которую я создавала.
But the dance will return as I have visioned it. Mankind will not
always expect those with vision to put a seed in the ground and bring
it to flowering in a single night. Even now I am planning again for my
long cherished school. In Moscow a school I have started promises
perhaps to bring the ideal to fruition - not this year or next, but
when children have grown up with nature, with beauty, with the thought
of the dance in music and in tragedy.
Но танец вернется, я
предполагаю это. Человечество не всегда будет приветствовать тех, кто
полагает возможным положить семена в землю и довести их до цветения в
течение одной ночи. Даже сейчас я снова планирую мою долгожданную
заветную школу. В Москве я начала с обещания создать школу, хотя,
возможно, довести идею до осуществления не получится в этом году или в
следующем, но постепенно дети вырастут с природой, с красотой, с мыслью
о танце как в музыке, так и в трагедии.
(Added to earlier articles, to close an essay for Theatre Arts Monthly, 1927.)
(Добавлено к более ранним статьям, чтобы завершить очерк для ежемесячного издания Искусство театра, 1927.)
I I I I (136-137)
I spent long days and nights in the studio seeking that dance
which might be the divine expression of the human spirit through the
medium of the body’s movement. For hours I would stand quite still, my
two hands folded between my breasts, covering the solar plexus.
Я проводила долгие дни и ночи в
студии, ища тот танец, который мог бы быть божественным выражением
человеческого духа посредством движения тела. В течение многих часов я
стояла неподвижно, и две мои руки были сложены на моей груди, покрывая
солнечное сплетение.
. . . I was seeking and finally discovered the central spring of
all movement, the crater of motor power, the unity from which all
diversities of movement are born, the mirror of vision for the creation
of the dance. It was from this discovery that was born the theory on
which I founded my school. The ballet school taught the pupils that
this spring was found in the center of the back at the base of the
spine. From this axis, says the ballet master, arms, legs and trunk
must move freely, giving the result of an articulated puppet. This
method produces an artificial mechanical movement not worthy of the
soul.
... Я искала и, наконец,
обнаружила центральную пружину всего движения, кратер мощности
двигателя, единство, из которого все разнообразие движения рождаются,
зеркало видения для создания танца. Именно от этого открытия родилась
теория, на которой я основала свою школу. Балетная школа учила
учеников, что пружина находится в центре спины у основания
позвоночника. От этой оси, говорит балетмейстер, руки, ноги и туловище
должны свободно двигаться, давая результат шарнирной марионетки. Этот
метод производит искусственное механическое движение, не достойное души.
I on the contrary sought the source of spiritual expression, from
which would flow into the channels of the body, filling it with
vibrating light, the centrifugal force reflecting the spirit’s vision.
After many months, when I had learned to concentrate all my force in
this one center, I found that thereafter when I listened to music the
rays and vibrations of the music streamed to this one fount of light
within me, where they reflected themselves in Spiritual Vision, not the
mirror of the brain but of the soul; and from this vision I could
express them in Dance. . . .
Я наоборот искала источник
духовного выражения, из которого в каналы тела будет течь, заполняя его
вибрирующим светом, центробежная сила, отражающая видение духа. После
многих месяцев, когда я выучилась концентрировать всю свою силу в одном
этом центре, я обнаружила, что после того как я слушала музыку, лучи и
вибрации музыки текли к этому источнику света внутри меня, где они
отражались в Духовном Видении, не как зеркало мозга, но именно души; и
из этого видения я могла выразить их [лучи и вибрации музыки] в
танце....
The peculiar environment of my childhood and youth had developed
this power in me to a very great degree, and in different epochs of my
life I have been enabled to shut out all outside influences and to live
in this force alone. . . .
Специфическая среда моего
детства и юности выработала эту силу во мне в очень большой степени, и
в разные периоды моей жизни, мне было позволено закрыть все внешние
влияния, и жить только этой силой самостоятельно....
I also then dreamed of finding a first movement from which would
be born a series of movements without my volition, but as the
unconscious re-action of the primary movement. I had developed this
movement in a series of different variations on several themes, such as
the first movement of fear, followed by the natural re-actions born of
the primary emotion, or Sorrow, from which would flow a dance of
lamentation, or a love movement from the unfolding of which like the
petals of a flower the dancer would stream as a perfume. . . .
Я также тогда мечтала найти
первое движение, из которого родится ряд движений без моей воли, но как
бессознательная реакция основного первичного движения. Я разработала
это движение в серии различных вариаций на несколько тем, таких как
первое движение страха, сопровождаемого естественными реакциями,
рожденных основной эмоцией или Горем, от которого будет течь танец
стенания, или любовное движение, из разворачивания которого, как
лепестков цветка, танцор будет течь как парфюм....
(This and the following two excerpts are from My Life.)
(Этот и два следующих отрывка - из Моя Жизнь.)
I I I I (137-138)
I felt such sympathy with Walter Damrosch that it seemed to me
when I stood in the center of the stage to dance, I was connected by
every nerve in my body with the orchestra and with the great conductor.
Я чувствовала такую симпатию к
Уолтеру Дамрош, что мне кажется, когда я стояла в центре сцены, готовая
начать танцевать, я была связана каждым нервом в моем теле с оркестром
и с великим дирижером.
How can I describe the joy of dancing with this orchestra? It is
there before me - Walter Damrosch raises his baton - I watch it, and,
at the first stroke there surges within me the combined symphonic chord
of all the instruments in one. The mighty reverberation rushes over me
and I become the medium to condense in unified expression the joy of
Brunnhilde awakened by Siegfried, or the soul of Isolde seeking in
Death her realization. Voluminous, vast, swelling like sails in the
wind, the movements of my dance carry me onward - onward and upward;
and I feel the presence of a mighty power within me which listens to
the music and then reaches out through all my body, trying to find an
outlet for this listening. Sometimes this power grew furious, sometimes
it raged and shook me until my heart nearly burst from its passion, and
I thought my last moments on earth had surely arrived. At other times
it brooded heavily, and I would suddenly feel such anguish that,
through my arms stretched to the Heavens, I implored help from where no
help came. Often I thought to myself, what a mistake to call me a
dancer - I am the magnetic center to convey the emotional expression of
the Orchestra. From my soul sprang fiery rays to connect me with my
trembling vibrating Orchestra.
Как я могу описать радость
танцевать с этим оркестром? Именно там передо мной - Уолтер Дамрош
поднимает свою дирижерскую палочку - я наблюдаю это, и, при первом
ударе, внутри меня растет объединенный симфонический аккорд всех
инструментов в одном. Могущественная реверберация мчится по мне, и я
становлюсь средой, в которой, в едином выражении, концентрируется
радость Брунхильды, пробужденной Зигфридом или душы Изольды, ищущей
своей реализации в Смерти. Пространные, обширные, раздуваясь как паруса
на ветру, движения моего танца несут меня вперед - вперед и вверх; и я
чувствую присутствие могущественной силы внутри меня, которая слушает
музыку и затем протягивается через всё мое тело, пытаясь найти выход
для всего слышимого. Иногда эта сила становилась разъяренной, иногда
она бушевала и трясла меня, пока мое сердце почти не разрывалось от
своей страсти, и я думала, что, вероятно, настали мои последние минуты
на земле. В других случаях она размышляла тяжело, и я вдруг чувствовала
такое мучение, которое, через мои руки простиралось до Небес, и я
просила помощи оттуда, откуда никакая помощь не приходила. Часто я
думала про себя, - какая всё-таки ошибка называть меня танцовщицей - я
есть магнетический центр, предназначенный, чтобы передать эмоциональное
выражение Оркестра. От моей души внезапно излучались огненные лучи,
чтобы соединить меня с дрожью вибрирующего Оркестра.
There was a flutist who played so divinely the solo of the Happy
Spirits in Orpheus that I often found myself immobile on the stage,
with the tears flowing from my eyes, just from the ecstasy of listening
to him, and the singing of the violins and the whole orchestra soaring
upwards, inspired by the wonderful conductor.
Там был флейтист, который так
божественно играл соло Счастливого Духов в Орфее, что я часто находила
себя неподвижной на сцене, со слезами, текущими из моих глаз, только от
экстаза слушания и его, и пения скрипок, и целого оркестра, взлетающего
вверх, вдохновленного замечательным дирижером.
There was a marvelous sympathy between Damrosch and me, and to
each one of his gestures I instantly felt the answering vibration. As
he augmented the crescendo in volume, so the life in me mounted and
overflowed in gesture - for each musical phrase translated into a
musical movement, my whole being vibrated in harmony with his.
Была чудесная симпатия между
Дамрош и мной, и к каждому из его жестов я немедленно чувствовала
ответную вибрацию. Когда он увеличивал крещендо в объеме, таким
образом, что жизнь во мне возвышалась и переполнялась в жесте - для
каждой музыкальной фразы, переведенной в музыкальное движение, все мое
существо вибрировало в гармонии с ним.
I I I I (139)
Man must speak, then sing, then dance. But the speaking is the
brain, the thinking man. The singing is the emotion. The dancing is the
Dionysian ecstasy which carries away all.
Человек должен говорить, потом
петь, затем танцевать. Но говоря - это мозг, мышление человека. Пение
это эмоция. Пляска - дионисический экстаз, который уносит все.
I I I I (139-140)
I have read in your issue of September 27th an article in which
it is stated that I “will appear soon in some antique Greek dances,”
and “with sumptuous costumes.” It would be impossible to give a
description of my art more completely false.
Я прочитала в вашем выпуске от
27 сентября была опубликована статья, в которой говорится, что я "в
ближайшее время появлюсь в некоторых античных греческих танцах" и "с
роскошными костюмами". Было бы невозможно дать описание моего искусства
абсолютно более ложно.
Certainly, like every artist of our time, I have been inspired by
Greek art, since it is the foundation of all our Western culture.
Certainly it is true that in a period of sixteen years I have gone
eight times to Greece, and that I remained there each time as long as
my economic circumstances permitted - for to live in Greece is to know
the very source of Beauty, the inspiration of my art. But that is far
from saying that I wish to revive the ancient dances.
Несомненно, как и каждый
художник нашего времени, я была вдохновлена греческим искусством, так
как оно является основой всей нашей западной культуры. Конечно, это
правда, что в течение шестнадцати лет я ездила восемь раз в Грецию, и
что я оставалась там каждый раз, до тех пор, пока это позволяла моя
экономическая ситуация - для жизни в Греции, чтобы узнать сам источник
Красоты, вдохновение моего искусства. Но это весьма далеко от того
высказывания, что я хочу возрождать или восстанавливать древние танцы.
To revive the antique dances would be a task as impossible as it
would be useless. The dance, to be an art for us, must be born out of
ourselves, out of the emotions and the life of our times, just as the
old dances were born of the life and the emotions of the ancient
Greeks. To be sure, in my youth I spent long hours of enthusiastic
admiration before the Parthenon, before the friezes, the frescos, the
vases, the Tanagra figures.
Восстановить старинные танцы
было бы задачей, столь же невозможной, как и бесполезной. Танец, чтобы
быть искусством для нас, должен родиться из самого себя, из эмоций и
жизни нашего времени, так же, как старинные танцы были рождены из жизни
и эмоций древних греков. Безусловно, в моей юности я провела долгие
часы восторженного восхищения перед Парфеноном, перед фризами,
фресками, вазами, фигурами Танагра.
But that was not as a step toward copying either the attitudes or
the excellencies of those masterpieces. On the contrary, I studied them
so long in order to steep myself in the spirit underlying them, in
order to discover the secret of the ecstasy in them, putting myself
into touch with the feelings that their gestures symbolized. Thus, in
taking my soul back to the mystic sources of their rapture, I have, on
my own part, found again the secret of Beauty that resides in that Holy
of Holies. Out of that has come my dancing, neither Greek nor antique,
but the spontaneous expression of my soul lifted up by beauty.
Но это не было шагом на пути
копирования либо мироощущения или превосходства этих шедевров.
Наоборот, я так долго изучала их для того, чтобы погрузить себя в дух,
лежащий в их основе, чтобы раскрыть тайну экстаза в них, поставив себя
в прикосновение с теми чувствами, которые символизировали их жесты.
Таким образом, принимая мою душу обратно к мистическим источникам их
восторга, я получила, со моей стороны, возможность снова найти секрет
Красоты, которая находится в том, что пребывает в Святая святых. Из
этого пришел мой танец, - ни греческий, ни античный, но как
непосредственное спонтанное выражение моей души, вознесенной красотой.
For me Dionysus is not dead. He is the eternal God, all-powerful,
who under many names and in many forms inspires every creative artist:
Krishna, Osiris, Dionysus - and let us remember that Nietzsche signed
his last message “Dionysus Crucified.”
Для меня Дионис не умер. Он
есть вечный Бог, всемогущий, всесильный, который под разными именами и
во многих формах вдохновляет каждого творческого художника: Кришна,
Осирис, Дионис - и давайте вспомним, что Ницше подписал свое последнее
послание "Дионис распят".
As to the second part of your article, which speaks of the
sumptuousness of my costumes, I have never worn antique costumes or
rich ones, because the dance is for me the expression of the body
reflecting the soul in ecstasy.
Что касается второй части вашей
статьи, в которой говорится о пышности моих костюмов, я никогда не
носила античные или роскошные костюмы, потому что танец для меня есть
выражение тела, отражающего душу в экстазе.
Neither by gestures and attitudes nor by costumes and cunning
draperies, but only in terms of the human body can the dance convey its
message to humanity: the double message of Apollo and Dionysus - to the
divine music of Bach, Beethoven, Schubert, Wagner, the great mystics
and prophets of our era.
Ни жестами и позами, ни
костюмами и хитрыми драпировками, но только с точки зрения
человеческого тела, танец может передавать свое сообщение человечеству:
двойное послание Аполлона и Диониса - к божественной музыке Баха,
Бетховена, Шуберта, Вагнера, великих мистиков и пророков нашей эры.
(From a letter published in the Progres d’Athenes, in 1920. Here translated from the French - as are all of the next six items.)
(Из письма опубликованного в Progres d’Athenes, в 1920 году. Здесь перевод с французского - как и все следующие шесть пунктов.)
I I I I (140)
It is possible to dance in two ways:
One can throw oneself into the spirit of the dance, and dance the thing itself: Dionysus.
Or one can contemplate the spirit of the dance - and dance as one who relates a story: Apollo.
Возможно танцевать двумя способами:
Можно бросить себя в дух танца и танцевать саму вещь: Дионис.
Или можно созерцать дух танца - и танцевать как тот, кто рассказывает историю: Аполлон.
I I I I (140-141)
All promise for the future I see in a great school where children
will learn to dance, to sing, to live for the Wisdom and the Beauty of
the world.
Все обещания на будущее я вижу в большой школе, где дети будут учиться танцевать, петь, жить ради Мудрости и Красота мира.
Rodin has written: “When Nature is understood, then Progress has begun.”
Роден писал: "Когда Природа понимается, тогда прогресс начинается".
That the child should understand Nature, it must dance according
to Nature’s rhythm. The great event of this era will be the awakening
of the Dance as a noble art, sister to Music. The dance for two
thousand years has been an art imprisoned. All my life I have been
trying to break its chains, to open the gates and give it back its
freedom. Once liberated, the dance will be the great inspirational
force among the arts: sculpture, painting, architecture will find new
wings, and tragedy will live again.
То, что ребенок должен понять
Природу, означает, что он должен танцевать согласно ритму Природы.
Крупным событием этой эпохи будет пробуждение Танца как благородного
искусства, сестры Музыки. Танец в течение двух тысяч лет был
искусством, заключенным в тюрьму. Всю свою жизнь я пыталась разорвать
его цепи, чтобы открыть ворота и вернуть назад его свободу. После
освобождения, танец будет большой вдохновляющей силой среди искусств:
скульптура, живопись, архитектура найдут новые крылья, и трагедия будет
жить снова.
When the dance died tragedy died, for the dance is the Dionysian
spirit in tragedy, and without the dance tragedy has lost its reason
for being.
Когда танец умер, трагедия
умерла, поскольку танец - дионисийский дух в трагедии, и без танца
трагедия потеряла свою причину бытия.
Before I danced, all dancers were imprisoned in tight clothes,
repeating year after year some mechanical gestures; since I began
thousands of people have begun dancing, in all the countries of the
world, clothed only in light tunics, and knowing for the first time the
free rhythm of the human body, and its accordance with the harmonious
movements of Nature; thousands are seeking spontaneous movement, and
the relationship of this to great music. Schools have been established,
in accordance with my ideas, in every country, from Finland to South
America. Unfortunately these schools have adopted the letter of my
teaching but not its spirit.
Прежде, чем я начала танцевать,
все танцоры были заточены оковами в обтягивающую одежду, повторяя год
за годом некоторые механические жесты; и когда начала я, тысячи людей,
во всех странах мира, начали танцевать одетыми только в легкие туники,
впервые осознавая свободный ритм человеческого тела, и его соответствие
с гармоничными движениями Природы; тысячи людей искали спонтанное
движение, и отношения этого к большой музыке. Школы были созданы в
соответствии с моими идеями, во многих странах, от Финляндии до Южной
Америки. К сожалению, эти школы приняли письмо моего учения, но не его
дух.
They copy the movements - but ignore the secret of the inner impulse.
Они копируют движения, но игнорируют секрет внутреннего импульса.
(From a letter to a French Government official, appealing for a school.)
(Из письма французскому чиновнику, привлекаемому для школы.)
I I I I (141)
To dance is to live. What I want is a school of life, for man’s
greatest riches are in his soul, in his imagination. There may be a
life after this one, but I know not what we shall have there. This is
what I do know: our riches here on earth are in our will, our inner
life.
Танцевать означает жить. То,
что я хочу, - это школа жизни, потому что самые большие богатства
человека в его душе, в его воображении. Может быть жизнь после этого,
но я не знаю, что мы будем иметь там. Это то, что я действительно знаю:
наше богатство здесь, на земле находится в нашей воле, в нашей
внутренней жизни.
I I I I (142-1)
What is the first law for all art? What answer would a great
sculptor or a great painter make? I think simply this: “Look at Nature,
study Nature, understand Nature - and then try to express Nature.”
Что есть первый закон для
всякого искусства? Какой ответ был бы, если бы великий скульптор или
великий живописец дали его? Я думаю это просто: "Посмотрите на Природу,
изучите Природу, поймите Природу - а затем попытайтесь выразить
Природу".
The dance is an art like these others, and it also must find its beginning in this great first principle: study Nature.
Танец является искусством
подобно всем другим, и это также должно найти свое начало в этом
большом первом принципе: изучать Природу.
You answer, “How can a dancer study first in the realm of Nature,
when the dance consists of hundreds of steps, and these steps are set
down in the books on the art of the dance, and when there are all the
rules and teachings of the ballet masters? If you wish to be dancers
you must find a teacher of the dance.”
Вы ответите: "Как танцор может
учиться сначала в царстве Природы, если танец состоит из сотен шагов, и
эти шаги изложены в книгах по искусству танца, и когда есть все правила
и обучение балетмейстеров? Если вы хотите быть танцорами, то вы должны
найти учителя танца."
And I would reply: “The dance does not consist of all that: the
dance is the movements of the human body in harmony with the movements
of the earth; and if it does not accord with those movements, it is
false.”
И я ответила бы: "Танец не состоит из
всего этого: танец - это движения человеческого тела в гармонии с
движениями Земли; и если оно не согласуется с этими движениями, то оно
ложно."
That is the first law for the study of the dance: study the movements of Nature.
Это - первый закон для исследования танца: изучайте движения Природы.
I I I I (142-2)
The dance is not a diversion but a religion, an expression of
life. I teach that to the young children in my school; I know nothing
about those who make a mere amusement of the dance. Life is the root
and art is the flower.
Танец не развлечение, а
религия, выражение жизни. Я учу этому маленьких детей в моей школе; Я
ничего не знаю о тех, кто делает простое развлечение из танца. Жизнь -
корень, а искусство - цветок.
How do these things concern me? One does not ask Rodin to watch
the young girls of the world playing at sculpture. Why should I watch
them dance?
Как эти вещи касаются меня?
Никто не просил, чтобы Роден наблюдал за молодыми девушками мира,
изображающими скульптуру. Почему я должна наблюдать, как они танцуют?
(From an interview given to a French newspaper, in French, in answer to
a question about her attitude toward the fashionable dances.)
(Из интервью данного французской газете, по-французски, в ответ на вопрос о её оценке относительно модных танцев.)
I I I I (142-143)
True art comes from within and has no need for exterior
decorations. In my school we have neither rich costumes nor ornaments,
but only the beauty that rises out of the soul with the coming of
inspiration, and out of the body which is its symbol.
Истинное искусство приходит
изнутри и не имеет никакой необходимости внешних украшений. В моей
школе у нас нет ни богатых костюмов, ни украшений, но только красота,
которая поднимается из души с приходом вдохновения, и из тела, которое
является его символом.
If my art has been able to teach anything, I hope it is that
beauty can be found in the play of children and in the artlessness of
their open hands.
Если мое искусство, я надеюсь,
было в состоянии научить чему-нибудь, то это тому, что красота может
быть найдена в игре детей, и в их безыскусственности с простодушием
открытых рук.
You have seen them today, forming a circle or crossing the stage
- surely they are more lovely than any necklace of pearls! These are my
jewels, and I do not desire any others.
Вы видели их сегодня,
образующих круг или пересекающих сцену - безусловно, они более
прекрасны, чем какое-либо ожерелье из жемчуга! Это мои драгоценности, и
я не желаю никаких других.
Give beauty, give freedom, give health to the children; give art
to the people who ask for it. Great music ought not to serve only for
the pleasure of those who are specially privileged; it should be given
free to the masses. Art and music are as necessary to the people as the
air or bread, because art is the spiritual bread of mankind.
Дайте красоту, дайте свободу,
дайте здоровье детям; дайте искусство людям, которые просят его.
Великая музыка не должна служить только для удовольствия тех, кто особо
привилегирован; оно должно быть дано свободно массам. Искусство и
музыка столь же необходимы для людей, как воздух или хлеб, потому что
искусство - духовный хлеб человечества.
I I I I (143-1)
I believe in each life is a spiritual line, an upward curve. And
all that adheres to or strengthens this line is our real life; the rest
is but as chaff falling from one’s progress. Such a spiritual line is
my Art.
Я считаю, что в каждой жизни
есть духовная линия, восходящая кривая. И все, что придерживает или
укрепляет эту линию, является нашей реальной жизнью; остальное всего
лишь шелуха, отпадающая на пути развития жизни. Такая духовная линия -
мое Искусство.
I I I I (143-2)
My life has known but two motives - Love and Art. And often Love
destroyed Art - and often the imperious call of Art put a tragic end to
Love for these two have known no accord but constant battle.
Моя жизнь знала два мотива -
Любовь и Искусство. И часто Любовь уничтожала Искусство - и часто
повелительное требование Искусства несло трагический конец Любви, и эти
два побуждения никогда не знали согласия, но вели постоянную борьбу.
I I I I (143-144)
Memory, Memory - what is Memory?
Память, Память - что такое Память?
A cracked tankard from which the wine has all leaked out, leaving it dry and to quench no thirst.
Надтреснутая кружка, из которой всё вино вытекло, оставляя его сухим и не утоляя более жажду.
When I try to remember events that were so marvelous, so vibrant
- like an apple orchard bursting with ripe apples - and when I put this
in these words, a medium I don’t understand, they seem like dead
leaves, dry, parched, no juice or interest left - but that is because I
am not a writer. When I dance it is different.
Когда я пытаюсь вспомнить
события, которые были так чудесны, такими живыми и яркими - как
яблоневый сад, переполненный зрелыми яблоками - и когда я помещаю всё в
эти слова, происходит загадочное явление, которое я не понимаю, -
яблоки, кажется, походят на мертвые листья, сухие, выжженные, никакого
сока или интереса в остатке, - но это только потому, что я не писатель.
Когда я танцую, то это другое.
```` (144)
On the temple-crowned summit
Breaks again the rising day,
Streaming with its dawning brightness
Down the waters of the bay!
В коронованном Храме встреча
Осветляет снова растущий день,
Бегущий с его ярким рассветом
Вниз к водам бухты!
See, the centuried mist is breaking!
Lo, the free Hellenic shore!
Marathon - Plataea tells us
Greece is living Greece once more.
Смотри, туман столетия рассеялся!
Вот он, свободный Эллинский берег!
Марафон - Платеи сообщают нам
Греция живет, Греция снова.
(Two verses from “INTAGLIO: Lines on a Beautiful Greek Antique,” by
Joseph Charles Duncan, father of Isadora. From “Outcroppings,” a
selection of California verse edited by Brer Harte.)
(Два стиха с "ЭСТАМП: Линии
прекрасной античной Греции", Джозефа Чарльза Дункана, отца Айседоры.
Взято из "Обнаженные", подборки из Калифорнийского стиха под редакцией
Брер Гарт.)
*
Перевод: А.Панов.
http://idvm.chat.ru/texts/bibe/duncan-art-of-dance-fragments-and-thoughts.htm#begin
http://idvm.freevar.com/texts/bibe/duncan-art-of-dance-fragments-and-thoughts.htm
http://idvm.w.pw/texts/bibe/duncan-art-of-dance-fragments-and-thoughts.htm
http://idvm.jimdo.com ` http://idvm.fo.ru ` http://idvm.ru.tf `
http://idvm.w.pw ` http://idvm.netfast.org ` http://idvm.freevar.com ` http://idvm.chat.ru ` http://idvm.narod.ru `
http://duncanmuseum.ru.tf `
http://duncan.boxmail.biz
` http://r812.eu5.org `
© open resource