isadora duncan virtual museum
end ` texts `` english ` русский

Российско-американские сюжеты
 от Хроники третьего тысячелетия (alliruk)

Основательница современного танца американка Айседора Дункан (1877-1927) завоевала Россию в 1904 году, отвлекая столичную публику от неутешительных новостей с Дальнего Востока, где неудачно складывалась война с Японией.

Ее «свободный танец» был высоко оценен любителями русского балета, а Сергей Дягилев даже считал, что гастроли Дункан нанесли классическому балету «удар, от которого он никогда не оправится». Новое поколение русской сцены, прежде всего балетмейстер Михаил Фокин и прима балерина Матильда Кшесинская испытали большое влияние танца Айседоры.

Танец Айседоры Дункан

Первое представление Айседоры Дункан было дано в Благородном собрании Санкт-Петербурга; среди зрителей были Дягилев и Фокин, а также Александр Бенуа, Л.Бакст и Андрей Белый. Реакция критиков простиралась от восхищения до возмущения. Второе представление Айседора дала в пользу Общества в защиту детей от насилия, что обеспечило ей поддержку со стороны русских либералов.

В 1907 году в России была издана книга Айседоры Дункан "Танец будущего".

Дункан вернулась в Россию для еще более успешного и долгого тура в 1908 году, на этот раз произведя особенно глубокое впечатление на Константина Станиславского. Сама она посетила несколько спектаклей Московского Художественного театра, дав пищу для слухов о романе режиссера и танцовщицы. В том же году она второй раз посетила Россию, в течение двух месяцев давая представления в качестве знаменитости.

Айседора Дункан

После отъезда Дункан из России местная публика продолжала следить за ее судьбой по газетам: в 1909 году у нее начался роман с Пэрисом Зингером, сыном основателя компании по производству швейных машинок, чрезвычайно популярных в империи. Она родила Зингеру сына Патрика.

Айседора Дункан и Пэрис Зингер

В апреле 1913 года няня везла ее детей (трехлетнего Патрика и семилетнюю Дердре, родившуюся после романа с театральным художником Гордоном Крейгом) на автомобиле после обеда у Зингера; автомобиль заглох, и шофер вышел его завести с помощью ручки, забыв включить стояночный тормоз. Машина покатилась и упала в Сену; детей и няню спасти не удалось. После этой трагедии у Айседоры стали отмечать признаки неадекватного поведения.

Похороны детей Айседоры Дункан в Париже

Сама она следила за событиями в России, и, узнав об отречении Николая II, дала в Нью-Йорке особенно страстное представление (она так и писала в своих мемуарах: «Вечером в день Русской революции я танцевала с ужасным яростным весельем»).

В послевоенной Америке Айседора Дункан чувствовала себя недооцененной, и решила перебраться в Европу, где ее «новый танец» уже имел толпы поклонников. В Париже она открыла школу для молодых танцоров, но этого ей тоже было мало. Как и многие творческие натуры того периода, она чувствовала все больший интерес к большевистскому эксперименту в России. Вдобавок, она помнила восторженные приемы, которые оказывались ей в этой стране до Мировой войны. Когда после очередного представления в Лондоне в апреле 1921 года к ней подошел Леонид Красин и предложил приехать в Россию, Айседора загорелась этой идеей.

Леонид Красин

Вскоре она написала наркому просвещения Анатолию Луначарскому:

«Я устала от буржуазного, коммерческого искусства… Я устала от современного театра, который больше напоминает публичный дом, чем храм искусства, где артисты, которые должны занимать место священнослужителей, сведены вместо этого к роли лавочников, каждый вечер продающих за грош свои слезы и сами свои души. Я хочу танцевать для масс, для рабочих людей, которым нужно мое искусство и у которых никогда не было денег, чтобы посмотреть на меня».

Луначарский немедленно телеграфировал в ответ приглашение приехать в Москву и обещание предоставить Айседоре Дункан «школу и тысячу детей».

В июле 1921 года Айседора отправилась в Советскую Россию. В Таллинне ее встретила жена заместителя наркома иностранных дел (Максима Литвинова) англичанка Айви Литвинова, которая помогла ей пересечь советско-эстонскую границу.

Айви Литвинова

Оказалось, однако, что страна испытывает огромные проблемы, о которых Айседора не подозревала. Она добралась до России раньше, чем миссия АРА, и столкнулась с голодом в ужасающих масштабах. Она не путешествовала в Поволжье, но и в Москве оказалось сложно найти достаточное количество детей, которые имели достаточно энергии, чтобы ходить, не говоря о том, чтобы танцевать. Дункан встретилась со Станиславским, который выглядел уставшим, а постановку «Евгения Онегина» она сочла «напрасной растратой его таланта».

Айседоре Дункан предоставили особняк на Пречистенке, в котором было два больших зала. В сентябре Айседора дала объявление о наборе в танцевальную школу детей от 4 до 10 лет, и собрала сотни детей перед своей дверью.

Особняк на Пречистенке, предоставленный советской властью Айседоре Дункан под школу танца

Дункан возобновила представления для поддержания репутации и приобретения новой поддержки, однако оказалась под огнем критики сразу с нескольких направлений. Так, Всеволод Мейерхольд назвал ее «абсолютно устаревшей». Другим представителям «авангарда социалистической культуры» ее танец представлялся мистическим и непрактичным. Язвительные критики не отказали себе в удовольствии отметить ее возраст и набранный лишний вес, описывая не ее танец в прозрачной накидке, а «массивные ноги» и «трясущиеся груди». Даже некоторые из ее поклонников сочли ее наряд безвкусным.

Американец Фрэнк Голдер описывал вечеринку, организованную в Москве сотрудниками АРА в день благодарения 1921 года: "Специальным гостем была Айседора Дункан; женщина была либо пьяной, либо сумасшедшей, либо и то, и другое. Она было полуодета, и просила юношей одернуть ее хитон..."

Школа танца получила большую поддержку, особенно после успешной премьеры ее учеников на рождество 1921 года, организованное Айви Литвиновой.

Айседора Дункан за сценой

Самой известной историей ее пребывания в России осенью 1921 года был, конечно, ее роман с Сергеем Есениным (1895-1925), поэтом-имажинистом, моложе ее на 18 лет, отцом двоих детей от первого брака. Несмотря на то, что после истории с Зингером Дункан обещала никогда больше не выходить замуж, в апреле 1922 года они расписались с Есениным в советском ЗАГСе, легализовав свои отношения (во всяком случае, с точки зрения советских законов). Известие об этой свадьбе еще больше раздуло представление об эксцентричности танцовщицы на Западе, а в России ее обвиняли – особенно друзья Есенина-имажинисты – в разрушении жизни молодого поэта.

Айседора Дункан и Сергей Есенин

Был он изящен,
К тому же поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину
Сорока с лишним лет
Называл скверной девочкой
И своею милой...
(из поэмы С.Есенина "Черный человек")

К этому времени у Айседоры стали заканчиваться деньги, и она приняла в мае 1922 года предложение импресарио Соломона Юрока дать серию представлений в Соединенных Штатах. Сначала в Берлине Дункан и Есенин дали пищу «желтой прессе», устраивая скандалы и драки на глазах у публики.

В октябре 1922 года они прибыли в Нью-Йорк, но тут американские власти запретили Айседоре Дункан въезд, объясняя, что выйдя замуж за советского гражданина, она потеряла свое американское гражданство. На самом деле, конечно, власти всерьез боялись, что пара займется в Америке большевистской пропагандой. Вместо задержания на Эллис-Айленде, однако, Айседора и Есенин остались на теплоходе, развлекая журналистов в кают-кампании (журналисты были потрясены тем, что Есенин пудрил волосы).

Заголовок из New York Times от 2 октября 1922 года

Юрок и нью-йоркские поклонники Дункан в конце концов добились для них разрешения на въезд (но только после унизительного допроса на Эллис-Айленде).

14 секунд кинохроники: Дункан и Есенин на пароходе "Paris"

Нью-Йоркская газета "Новое русское слово" так описала этот момент: «...Айседора Дункан и ее муж, Сергей Есенин, были окружены толпой репортеров, которые осыпали их разными вопросами, в числе которых фигурировал вопрос: коммунисты ли они?.. „Мой муж главным образом интересуется поэзией, а я — танцами и судьбой русских сирот“, — был ответ Дункан»

Американский тур Айседоры начался с аншлага в Карнеги-Холле, где, несмотря на жару, ее несколько раз вызывали на бис, и где она завершила выступление первой своей политической речью «Почему Америка не может протянуть свою руку России, как я протянула ей свою?».

Другие ее концерты в Америке были менее триумфальными, - возможно потому, что Айседора танцевала в чрезвычайно коротком красном платье, в котором многие видели не то сексуальные, не то политические коннотации (возможно, что и те, и другие одновременно). Мэр Бостона (католик-ирландец) запретил ей концерт в городе. Ее изгнали из Чикаго, а в Бруклине она упала со сцены. Тем не менее, "Дункан с мужем поэтом" (как писали американские газеты) объездила заметную часть США. Среди городов, где прошли ее выступления, — Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, Луисвилль, Канзас-сити, Мемфис, Индианаполис, Кливленд, Толидо. Старые поклонники приветствовали Айседору, но критики были беспощадны.

Есенин, на которого не светили софиты, но преследовали журналисты и бутлегеры, записал, тем не менее, свои впечатления от электрифицированного Бродвея, Бруклинского моста и огромного контраста между городами и остальной страной.

Тут надо сделать отступление. В том самом 1922 году Лев Троцкий написал статью "Литература и революция", в которой заметное внимание уделил Сергею Есенину.

Л.Д.Троцкий

"Чтобы зажечь свежее рязанское воображение, - писал вождь, - достаточно, если небоскребы, дирижабли, подводные лодки существуют в Америке". Согласно Троцкому, для Есенина начались "годы странствий". Он пророчил отъезжавшему Есенину: "Воротится он не тем, что уехал. Но не будем загадывать: воротится, сам расскажет".

Получить такой заказ от самого Троцкого было равносильно приглашению читать стихи императорской семье лет десять назад. Польщенный Есенин ответил вождю в "Известиях" очерком, который он сам озаглавил "Железный Миргород":

"Он замечательно прав, говоря, что я вернусь не тем, чем был. Да, я вернулся не тем. ... Зрение мое преломилось особенно после Америки. ... Пусть я не близок коммунистам, как романтик в моих поэмах, - я близок им умом и надеюсь, что буду, может быть, близок в своем творчестве. С такими мыслями я ехал в страну Колумба".

Гуляя по Бродвею, Есенин не переставал сравнивать увиденное с более привычными заботами, временно оставленными в Старом Свете.

"Обиженным на жесткость русской революции культурникам не мешало бы взглянуть на историю страны, которая так высоко взметнула знамя индустриальной культуры".

Культурники - это люди из "бывших", которым дорога старая культура и которые жалуются на революцию; в пример им приводится Америка, которая тоже жестока к своим "бывшим", а именно к индейцам. В поиска согласия с Троцким, Есенин делает слишком резкий ход: русские крестьяне сравниваются с неграми и индейцами. Увиденные по дороге негритянские селения воспринимаются так: "увы, страшно похоже на Россию". Это вряд ли понравилось Троцкому, не зря он считал Есенина "левее нас, грешных". Но Есенин так боится упреков в народничестве, что критикует даже негров: "Черные люди занимаются земледелием и отхожим промыслом... Они оказали огромнейшее влияние на мюзик-холльный мир Америки. Американский фокстрот есть не что иное, как разжиженный национальный танец негров. В остальном негры — народ довольно примитивный, с весьма необузданными нравами". Так что роль негров в американской культуре напоминает роль крестьян в русской культуре.

Зато Нью-Йорк для Есенина - "беспощадная мощь железобетона". Если взглянуть на Бруклинский мост, "никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь на оленей. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой". Все симпатии вернувшегося в Россию Есенина на стороне Троцкого с его жестокой рукой, а не на стороне русских собратьев "дикого Гайаваты". Этот радикальный фрагмент кончается еще более решительно:

"Когда все это видишь и слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость. Бедный русский Гайавата!".

В сравнении с индустриальной Америкой Европа кажется русскому поэту не более чем "старинной усадьбой". Зато в сравнении с революционной Россией сама Америка не более чем "железный Миргород". Америка провинциальна, считает Есенин, как гоголевская Россия, а американцы - "народ весьма молодой и не вполне сложившийся". "Сами американцы — народ тоже весьма примитивный со стороны внутренней культуры. Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам". Россия Троцкого на столетие обогнало Америку Гардинга.

И все же он первый советский поэт, побывавший в Америке, а это увеличивает шансы быть первым по возвращении. Так уж созданы литераторы: даже самое впечатляющее из зрелищ вызывает мысль о некомптентности его описания ближайшим предшественником.

"...моим взглядам предстал Нью-Йорк. Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке!"

Есенин имеет в виду поэму Маяковского "150 000 000". Действие происходит в Чикаго, в котором автор не бывал. Он, Есенин, живьем видел Америку, а Маяковскому "слаба гайка". Кто будет признан Колумбом большевистской поэзии?

"Нужно пережить реальный быт индустрии, чтобы сделаться ее поэтом. У нашей российской реальности пока еще, как говорят, "слаба гайка", и потому мне смешны поэты, которые пишут стихи по картинкам плохих американских журналов".

Страница "Известий" с публикацией "Железного Миргорода"

Сохранился рассказ о реакции Маяковского на публикацию этого текста:

"— Где эта газета? — спросил Маяковский. — Дайте ее скорее сюда.
Он отбросил все остальные газеты и стал внимательно читать статью Есенина. Потом недовольно отбросил газету и сказал:
— Черт его знает, что нагородил! — Затем раздраженно встал и вышел."

Владимир Маяковский

После последних концертов Дункан в Нью-Йорке она объявила, что она едет назад в страну водки и черного хлеба, и никогда не вернется в Соединенные Штаты. Она выполнила эти обещания.

Дорога назад была невеселой, - денег не хватало, а из отеля Крийон в Париже их выгнали после того, как Есенин поломал там мебель. В апреле 1923 года чета вернулась в Россию, но здесь Айседору приняли менее восторженно, чем в прошлые приезды, а Есенин попал в клинику. Поклонники поэта обвиняли Дункан в его алкоголизме, якобы усиленном бутлегерским виски в США. Дункан попыталась развестись с Есениным, хотя до сих пор не точно ясно, все ли было сделано в соответствии с советскими законами. Так или иначе, они расстались, а Есенин женился еще раз (на правнучке Льва Толстого; Дункан, однако, утверждала вскоре после его гибели, что они не разводились).

После серьезной автомобильной аварии под Ленинградом в мае 1924 года, Айседора покинула Россию, чтобы позаботиться о своей собственности во Франции и в поисках финансовой поддержки от друзей. Рассказывают о ее любовных связях с женщинами, как раньше, так и в этот период.

Одна из последних фотографий Айседоры. Ницца, 1927 г.

Оба окончили жизнь трагически; Есенин в декабре 1925 года покончил с собой (есть и другие версии его смерти), а Дункан погибла, когда ее шарф намотался на колесо автомобиля в Ницце в сентябре 1927 года.

Александр Эткинд пишет, что ранний союз авангардной балерины и крестьянского поэта, которые "сошлись, движимые взаимным идеологическим интересом", но не имея общего языка, мог бы стать "символическим эпиграфом" для повести об исторической встрече советских "попутчиков" и  американских fellow-travelers.

Источники: Saul N.E. Friends or Foes? The United States and Russia, 1921-1941. Эткинд А. Толкование путешествий.

2012-01-14

http://alliruk.livejournal.com/471201.html

*

http://idvm.eu5.org ` http://idvm.host22.com ` http://idvm.chat.ru ` http://idvm.narod.ru
http://idvm.ru.tf ` http://idvm.ya.ru ` http://duncanmuseum.ru.tf
http://duncan.boxmail.biz ` http://r812.eu5.org

© open resource

begin ` texts ` home